— Что? Нет. — И, только соврав, я осознал, что действительно смотрел на ее спину, хотя не сказать, что конкретно на задницу.
Герцог развернулась:
— Вы о чем там разговариваете?
— О твоей заднице! — закричал Джей против ветра.
Она расхохоталась:
— Я знаю, Джей, она снится тебе по ночам.
Герцог замедлила ход, и мы поравнялись.
— Вот если честно, — начал Джей, обнимая ее, — надеюсь, что не задену тебя своими словами, если ты когда-нибудь явишься мне в эротическом сне, мне придется отыскать свое подсознание и вырезать его, а потом забить палкой до смерти.
Герцог отреагировала с характерным для нее высокомерием:
— Это меня нисколько не оскорбляет. И если ты сам этого не сделаешь, мне придется тебе помочь.
Затем она повернулась ко мне и пристально посмотрела.
Мне показалось, что она хочет проверить, засмеялся ли я, — да, я тихонечко хихикал.
Мы шли мимо губернаторского парка, в котором была разбита самая большая спортивная площадка в городе, и вдруг вдалеке послышался рев мощного двигателя. На миг я испугался, что это машина близнецов, но, когда обернулся, увидел мигалки на крыше.
— Копы, — быстро сказал я и бросился в парк.
Джей с Герцогом тоже поспешили убраться с дороги. Мы присели, прячась за сугробом, а машина медленно проехала мимо, освещая прожектором парк.
И только когда полицейские скрылись, до меня дошло.
— А они же могли нас подвезти, — вздохнул я.
— Ага, в тюрьму, — согласился Джей.
— Мы же закон не нарушаем, — возразил я.
Джей задумался. Когда оказываешься на улице в полтретьего в ночь на Рождество, складывается ощущение, будто ты делаешь что-то не то, но это не значит, что это противозаконно.
— Не будь козлом, — сказал Джей.
И он был прав. Так что я совершил самый некозлиный поступок, который пришел мне в голову: сделал несколько шагов по снегу, доходившему мне до колен, в сторону парка, а там упал на спину, раскинув руки, — я знал, что меня ждет мягкая снежная подушка. Полежав какое-то время, я принялся делать снежного ангела. Герцог нырнула в снег животом.
— Будет снежный ангел с сиськами, — сказала она.
Джей разбежался, тоже прыгнул в снег и растянулся на боку, прижимая к груди «Твистер». Потом встал осторожненько рядом с отпечатком своего тела и объявил:
— Это контур тела на месте преступления!
— Что с погибшим случилось? — поинтересовался я.
— Кто-то пытался отобрать у него «Твистер», и он погиб, героически его защищая, — объяснил Джей.
Я отбежал от своего ангела и сделал еще одного, только в этот раз с помощью перчаток приделал ему рожки.
— Снежный дьявол! — радостно закричала Герцог.
Снега вокруг было столько, что я чувствовал себя как ребенок на надувном батуте — падаешь, и не больно. Совсем не больно. На меня налетела Герцог; опустив голову и плечо, она толкнула меня в грудь. Мы вместе рухнули на землю, по инерции покатились по снегу, я оказался сверху, лицом к лицу, и наше дыхание на морозе перемешалось. Ощутив под собой тело Герцог и заметив ее улыбку, я почувствовал, что у меня что-то как будто оборвалось в животе. Был момент, когда я мог слезть с Герцог, но я не сделал этого, затем она сама меня оттолкнула, поднялась и принялась стряхивать на меня снег, потому что я все еще валялся на земле.
Затем мы все поднялись, дотопали до дороги и возобновили свой путь. Я промок и замерз еще больше, чем раньше, но до магистрали оставалось всего километра полтора, а оттуда до «Вафельной» мы вообще быстро добежим.
По пути Герцог говорила мне о том, как важно не обморозиться, а я — о том, что готов на все, лишь бы она встретилась со своим грязноволосым парнем. Она пнула меня ногой, а Джей назвал нас обоих паразитами. Через какое-то время, когда дорога снова стала утопать в снегу, я пошел по свежему следу машины, уверенный, что тут проезжали копы. Джей шагал по одной колее, я — по другой, а Герцог держалась на несколько шагов впереди.
— Тобин, — сказал он ни с того ни с сего.
Я повернулся, друг шел ко мне через снег.
— Не сказать, чтобы меня это восхищало, — начал он, — но мне кажется, что тебе нравится Герцог.
(глава одиннадцатая)
Герцог шагала впереди в невысоких сапогах, натянув капюшон и опустив голову. Есть что-то необыкновенное в девчачьей походке, особенно если они не в модных туфлях, а в кедах или в чем-нибудь таком. И я злился на самого себя за то, что думаю об этом. В том смысле, что мои двоюродные сестры, наверное, так же ходят, все дело в том, что иногда ты на это обращаешь внимание, а иногда — нет. Если видишь черлидера Бриттани, то обращаешь. А если перед тобой Герцог — то нет. Ну, как правило.
Я так долго думал о Герцоге, ее походке и мокрых вьющихся волосах, о том, что куртка у нее такая толстая, что руки как будто немножко отстают от тела, и тому подобном, что Джею я ответил не сразу. Но наконец сказал:
— Не будь таким мерзотным.
— Что-то ты слишком долго эту остроту выдумывал.
— Нет, — снова после паузы ответил я. — Герцог мне не нравится. Если бы это было так, я бы тебе сказал. Но это же все равно что на собственную сестру запасть.
— К слову об этом, у меня вообще-то очень сексапильная кузина.
— Фу!
— Герцог, — крикнул Джей, — ты мне на днях что-то рассказывала о сексе с братьями? Ничего, говоришь, страшного?
Герцог повернулась к нам лицом и пошла дальше, ветер дул ей в спину, снег ее облетал и несся в нашу сторону.
— Нет, не совсем. Риск уродцев среди детей слегка повышается. Но я в книжке по истории вычитала, что с вероятностью 99,9999 процента хотя бы один из твоих прапрапрапрадедов женился на своей двоюродной сестре.
— То есть, иными словами, ничего страшного не будет, если переспать с кузиной.
Герцог остановилась, а потом развернулась и пошла рядом с нами. Она громко вздохнула:
— Нет, я не так сказала. А вообще, я устала уже обсуждать половые отношения с родственниками и сексуальность черлидеров.
— А о чем же еще разговаривать? О погоде? Кажется, снег на улице, — констатировал Джей.
— Честно говоря, да, лучше о погоде.
— Знаешь, Герцог, — сказал я, — мальчики-черлидеры тоже существуют. Можешь с ними замутить.
Герцог замолчала, а потом вдруг психанула и заорала на меня, аж лицо искривилось:
— Знаешь что? Это сексизм. Ясно? Мне, конечно, противно защищать женскую честь… или как там это назвать, но вы же всю ночь только и говорите о том, чтобы трахнуть кого-нибудь, о соблазнительности помпонов и мини-юбок… и что там еще было? Это сексизм, понятно? Девочки в сладострастных мини из ваших эротических грез — сексизм! Даже сама мысль о том, что они только и мечтают с вами переспать, — сексизм! Я понимаю, конечно, что вас просто распирает от нереализованной потребности потереться о девичью плоть, но не могли бы вы хоть при мне так эту тему не мусолить?!
Я смотрел на снег. Меня словно застукали, когда я списывал на экзамене. Мне бы сказать, что я уже и идти в «Вафельную» не хочу, но я тупо смолк. Мы так и шли дальше, выстроившись в ряд. Ветер продолжал дуть в спину, я опустил голову и позволил ему толкать меня по направлению к «Вафельной».
— Извини, — сказала Герцог Джею.
— Не, мы виноваты, — ответил он не поворачиваясь. — Я как гад себя вел. Нам бы… не знаю, иногда просто забываешь об этом.
— Да, наверное, мне почаще надо сиськи выпячивать, — крикнула Герцог погромче, словно чтобы и я услышал.
Риск есть всегда: все идет так хорошо и хорошо, а потом становится неловко. Все сразу: она замечает, что ты на нее смотришь, и больше не желает с тобой шутить, чтобы ты не подумал, будто она флиртует, потому что не хочет, чтобы ты вообразил, будто ей нравишься. Это просто катастрофа, когда кто-то начинает подтачивать стену, разделяющую дружбу и поцелуи. И когда такая стена рушится, у истории может быть счастливая середина — ой, посмотрите-ка, стена рухнула, я увидел в тебе девчонку, а ты во мне — парня, и теперь мы поиграем в веселую игру под названием «А можно я положу вот сюда руку, а сюда, а сюда?». И иногда все это так здорово, что кажется, продлится вечно. Но середина — это не конец. Например, так было с Бриттани, бог свидетель. А мы с ней даже особенно и не дружили сначала. Уж точно не как с Герцогом. Герцог была моим самым лучшим другом — я был уверен в этом. Ну, кого бы я взял с собой на необитаемый остров? Герцога. Какой диск я взял бы с собой? Сборник «Земля такая синяя, словно апельсин», который она подарила мне на прошлое Рождество. Моя самая любимая толстая книга — «Книжный вор», которую мне порекомендовала Герцог. И я не хочу внести разлад в нашу крепкую дружбу.